Роберт Хайнлайн - Дорога славы [Дорога доблести]

– Это только разумно, – серьезно сказала она. – Я помню, что бывали дни, когда я без всякой причины могла голову оторвать самому близкому человеку, а потом удариться в рев. Во время такой бури невозможно рассуждать хладнокровно.

– Э-э-э, а это повлияло на твои склонности? Я имею в виду твое желание к…

Она от души рассмеялась.

– А как ТЫ считаешь? Она серьезно добавила:

– ЕДИНСТВЕННЫМ, что серьезно влияет на мое либидо – я имею в виду, ухудшает его, – является… (является? Крайне странная структура у английского является-являются эти разнесчастные отпечатки. Иной раз выше, иной ниже – да ты помнишь некую даму, чьего имени мы поминать не будем, которая так людоедски повлияла на меня, что я не осмеливалась близко подойти к тебе, пока не изгнала из себя черную ее душу! Светская отпечатка влияет также и на мои суждения, поэтому я никогда не слушаю дел до тех пор, пока не переварю самую последнюю. Ох, и рада же я буду, когда они кончатся!

– Я тоже.

– Не так, как Я. Но, не считая этого, милый, я не слишком сильно меняюсь как женщина, и ты это знаешь. Простая моя, обычная неприличная натура, которая кушает маленьких мальчиков за завтраком и сманивает их перепрыгивать через сабли.

– Сколько сабель?

Она пристально на меня посмотрела.

– С тех пор, как первый муж выкинул меня из дому, я не вступала в брак, пока не вышла замуж за ВАС, мистер Гордон. Если вы имели в виду нечто иное, то мне думается, что вы не вправе точить на меня зуб из-за того, что происходило еще до вашего рождения. Если вам нужны подробности происходившего за отчетный период, я готова удовлетворить ваше любопытство. Ваше, я бы сказала, нездоровое любопытство.

– Тебе охота похвастаться. Я не стану потакать этому, девчонка.

– Мне НЕохота хвастаться. Мало о чем я могу похвастать. Кризис Яйца практически не оставил мне времени побыть женщиной, черт его побери! Пока не явился Оскар-Петух. Благодарю вас, сэр.

– И не забывайте разговаривать вежливо.

– Да, сэр Петушок! Но ты завел нас далеко от наших баранов, дорогой. Если тебе нужны дети – ДА, милый. Осталось еще около двухсот тридцати яйцеклеток, и принадлежат они МНЕ. Не будущему. Не дражайшим людям, да будут благословенны жадные их сердчишки. Не тем играющим в богов манипуляторам наследственности. МНЕ! Это все, чем я владею. Все остальное – это ех officio [84]. Но эти – МОИ… и если они нужны тебе, то они и твои, мой единственный.

Мне бы надо сказать: «ДА!» – и поцеловать ее. А что я сказал?

– Ээ, давай не будем торопиться. Лицо ее вытянулось.

– Как будет милорду Герою-мужу угодно.

– Слушай, кончай со своей невианской формалистикой. Я хотел сказать, в общем, к этому надо привыкнуть. Шприцы и прочее, короче, возня со специалистами. И я хоть понимаю, что у тебя нет времени самой выносить ребенка…

Я пытался пролепетать, что с тех самых пор, как меня просветили насчет Аиста, я принимал за данное обычную организацию, а искусственное осеменение даже корове устраивать не очень-то красиво, и что это дело с субподрядчиками с обеих сторон приводило мне на память прорези в продукции «Хорн и Хардарт» или выписанный по почте костюм. Но пройдет какое-то время, и я приспособлюсь. Точно так же, как она приспособилась к чертовым своим отпечаткам…

Она сжала мне руки.

– Милый, да тебе же не нужно!

– Чего не нужно?

– Возиться со специалистами. И выносить твоего ребенка я НАЙДУ время. Если тебе не противно смотреть, как будет распухать и раздаваться мое тело – да, да, это так, я помню – тогда я с радостью пойду на это. Все, в том что касается тебя, будет, как у прочих люди. Никаких шприцов. Никаких специалистов. Ничего, что бы могло задеть твою гордость. Нет, надо мной придется поработать. Но я привыкла к обращению с собой, как с коровой-рекордисткой; для меня это все равно, что промыть шампунем волосы.

– Стар, ты готова пережить девять месяцев сплошных неудобств – и возможно умереть при родах, – чтобы избавить меня от минутного недовольства?

– Я не умру. Трое детей, ты помнишь? Они появились нормально, без хлопот.

– Но ведь, как ты сама сказала, это было «много лет назад».

– Неважно.

– Э-э, сколько лет? («Сколько лет тебе, жена моя?» – вопрос, который я все еще не осмеливался задать.) У нее, вроде, упало настроение.

– Разве это имеет значение, Оскар?

– Ммм, да, пожалуй, нет. Ты соображаешь в медицине куда больше моего…

Она медленно сказала:

– Ты ведь спросил, сколько мне лет, так?

Я ничего не сказал. Она немного подождала, затем продолжила:

– Одна из старых пословиц твоего мира гласит, что женщине столько лет, насколько она себя чувствует. А я чувствую себя молодо, и я действительно молода, и жизнь мне нравится, и я могу выносить ребенка – и даже не одного – в своем собственном животе. Но я знаю – ох, как знаю! – что беспокоишься ты не только из-за того, что я слишком богата и занимаю не стишком легкое для мужа положение. Да, эту сторону я знаю прекрасно; из-за этого меня отверг мой первый муж. Но он-то был моих лет. Самым грубым и несправедливым из всего, что я сказала, было то, что я знала, что мой возраст может иметь для тебя большое значение. И все же я молчала. Вот почему так разгневан был Руфо. После того, как ты уснул той ночью в пещере Леса Драконов, он мне так и сказал разящими словами. Он сказал, что знает, что я не упускаю случая увлечь молоденького парнишку, но никогда не думал, что я опущусь до таго, что склоню одного из них на брак, сначала не сказав ему всего. Он никогда не был особо высокого мнения о своей бабке, как он сказал, но на этот раз…

– Замолчи, Стар!

– Да, милорд.

– Это не значит ровным счетом ни черта! – Я так твердо это сказал, что сам в это поверил, и верю сейчас.

– Руфо неизвестно, о чем думаю я. Ты моложе, чем завтрашний рассвет, – и такой ты будешь всегда. Больше я ничего слушать не желаю!

– Хороша, милорд.

– Это ты тоже брось. Говори просто: «О'кей, Оскар».

– Да, Оскар, О'кей.

– Так-то лучше, если не хочешь нарваться на еще одну порку. А то я слишком устал. – Я сменил тему. – Насчет этого второго вопроса… Если под рукой есть другие способы, то не вижу причины растягивать твой милый животик. Я неотесанная деревенщина, вот и все; не привычен я ко столичному обхождению. Когда ты предлагала сделать все самой, ты хотела сказать, что тебя снова могут сделать такой, какой ты была?

– Нет, я просто стала бы как матерью по наследству, так и матерью-кормилицей. – Она улыбнулась, и я понял, что делаю успехи. – Но экономя при этом кругленькую сумму тех денег, которые ты не хочешь тратить. Те крепкие, здоровые женщины, которые вынашивают чужих детей, берут недешево. Четверо детей – и они могут уйти на покой, десяток делает их состоятельными.